Джордж Оруэлл – 1984

25 июня 1903 года, ровно сто десять лет назад в городке Матихари, что в Западной Бенгалии к радости скромного колониального служащего Блэра и его жены, появился на свет мальчик Эрик. Через сорок шесть лет, незадолго до смерти от туберкулёза, он под псевдонимом Джордж Оруэлл напишет свою последнюю книгу — о страхе и отчаянии, страсти и гневе, о людях, переставших быть людьми, и о тех, кто пытается остаться человеком вопреки государству, уничтожающему всё живое в своих согражданах.

Глядя на современное ему общество 1948 года и на то, как оно развивается, Оруэлл попытался предугадать самые страшные последствия человеческой беспечности, глупости, слабости. Во многом он ошибся. Но роман «1984» прогремел по всему миру, став самой знаменитой антиутопией в истории. Его запрещали и включали в списки «лучших книг всех времён и народов», — но игнорировать его было невозможно.

Довольно долгое время в Советском Союзе за этот текст Оруэлла (блёкло перепечатанный под копирку на машинке — о нормальном издании даже речи не шло) можно было получить срок в тюрьме или психбольнице. Почему же история рядового сотрудника Министерства Правды Уинстона Смита стала одним из символов борьбы за свободу — пусть и обречённой?

«1984» получился кристально ясной, идеальной антиутопией. Общество непрекращающейся войны (хотя противник периодически меняется) и тотальной всепроникающей лжи — это воспринималось отнюдь не как фантастическое допущение. Не составляло труда примерить на себя судьбу главного героя — маленького человека с максимально типичной фамилией Смит. Он работал в министерстве, чьей основной задачей было распространять обман и фальсифицировать историю. Он плохо ел, одевался в то, что мог достать, его раздражали общеобязательные физзарядки, он выглядел и чувствовал себя старше, чем был. А ещё он тянулся к лучшему, к тем осколкам нормальной жизни, которые случайно ему попадались. И думал: сопоставлял известные — и не забытые им, вопреки неписанному правилу, — факты. Поначалу — неумело и неловко: усвоенная с юных лет пропаганда влияла довольно сильно. Но чем дальше, тем сильнее правда — неприглядная, нежеланная, пугающая — подтачивала вбитые «идеологически правильные» устои. Привычка к двоемыслию — то есть умению искренне верить в две взаимоисключающие вещи и менять своё мнение на противоположное при идеологической необходимости — уже не помогала. Не спасал и специально деформированный и выхолощенный язык («новояз»), который должен был сделать невозможными любые мысли, кроме одобряемых социумом. И Уинстон Смит раз за разом нарушал общепринятые нормы. При этом он таился, боялся до судорог, прекрасно сознавая, на что себя обрекает. Но оставаться «правоверным» уже физически не мог. Особенно когда влюбился — счастливо и взаимно в красавицу Джулию, его коллегу по работе и бунтарку по склонности сердца.

Для еретиков в антиутопиях невозможен конец «жили они долго и счастливо и умерли в один день». Уинстона и Джулию арестовывают и ломают — жестоко, страшно, безнадёжно. Они остаются живы — но предают друг друга и себя. А потом — тихое и бессмысленное угасание над стаканом паршивого джина…

Конечно же, «1984» был попросту обречён на запрет в СССР. Океания оказалась слишком пронзительно узнаваемой. Это касалось и мира вещей: еда из столовой, вызывавшая — если к ней присмотреться — не аппетит, а рвотный рефлекс; одежда отвратительного покроя из неприятной на ощупь и линючей ткани; вечный дефицит всего, от бритвенных лезвий до противного, вызывающего изжогу растворимого кофе… Это ещё больше касалось социальной сферы: найдите десять отличий между пятиминутками ненависти и обязательными политинформациями! Попробуйте не узнать в истеричных фанатиках Большого Брата всех тех спортсменок-комсомолок-отличниц, от которых было не продохнуть! Чем отличается дочурка Парсонса, уличившая в мыслепреступлении и посадившая в тюрьму отца, от прославлявшегося во всех школах Павлика Морозова? Популярная в Советском Союзе шутка: «Из трёх качеств — умный, честный и партийный — у человека одновременно могут присутствовать максимум два», — о чём она, как не о двоемыслии, поощряемом в масштабах государства? В СССР роман официально разрешён к печати только в 1988 году.