Аркадий Стругацкий и др. – Далёкая Радуга

Ярче всего человек проявляет себя в ситуации крайней, явно чрезвычайной или же катастрофической. В общем в той, к которой невозможно подготовиться заранее, которая обрушивается внезапно, как лавина. Оттого-то писатели, и жанровые, и серьёзные, «боллитровские», так любят загонять своих персонажей в кажущийся безвыходным тупик. Пока не попробуешь героя на излом — не поймёшь, на что тот годен, какой судьбы заслуживает.

Братья Стругацкие проделывали подобный фокус не раз, и не только в произведениях из «Полуденного» цикла. Парадокс в том, что мир Полдня по сути своей утопичен. Мир счастливых, здоровых, умных, уверенных в себе людей, увлечённых любимым делом, «мир-в-котором-хотелось-бы-жить». Утопия потому и утопия, что в ней не случается глобальных катастроф, — существуют механизмы, которые её от этого надёжно предохраняют. Так, по крайней мере, принято считать. Стругацкие разбили стереотип в мелкие дребезги. Планета Радуга — рукотворный рай для учёных, отличный полигон для тех самых весёлых энтузиастов, которым «работать интереснее, чем отдыхать». На этот-то эдемский сад, родину высоких «полуденных» технологий, и обрушивается беда. До «Далёкой Радуги» тема смерти в советской фантастике оставалась, по сути, табуированной — речь могла идти разве что о героической гибели на баррикадах или самопожертвовании во имя общей цели… Стругацкие подводят читателя к пониманию, что смерть ожидает каждого, никакие заслуги перед человечеством её не остановят, блеск регалий не обманет. Причём на Радуге героев ждёт смерть скорая и дурацкая, ничем не заслуженная и ничего не доказывающая…

Тут-то, перед лицом неотвратимой катастрофы, и приоткрывается потаённая суть мира Полдня. Настоящая утопия не там, где сладко спят и сытно жрут, и не там, где принимают живописные позы и произносят пафосные речи. А там, где от души работают и с достоинством умирают — даже если очень хочется жить дальше.